На плакатах 1947 года её лицо сияло благородной сдержанностью, а взгляд излучал уверенность настоящей советской женщины. Вера Давыдова, заслуженная артистка двух республик, лауреат Сталинской премии и депутат Верховного Совета, смотрела на сограждан с бумажного олимпа, недосягаемая и величественная. И лишь немногие догадывались, что то же самое лицо, не уже без грима и ретуши, отражалось в зеркалах роскошного особняка на окраине Москвы, куда её привозили по ночам с завидной регулярностью.
Судьба этой женщины напоминала сложнейшую оперную партитуру: головокружительные верхние ноты чередовались с внезапными паузами, а за блестящими пассажами скрывались мрачные акценты. Её голос покорял многотысячные залы, но умолкал в присутствии одного-единственного зрителя.
Голос, рождённый в Нижнем
Как часто самые удивительные таланты прорастают из самой неплодородной почвы. Вера Давыдова появилась на свет не в театральной семье, не в столице искусств, а в простой избе землемера. Её путь начался вдали от бархатных кресел Большого театра. Это была девочка из Нижнего Новгорода, которая могла бы прожить жизнь, так и не узнав о своём даре, если бы не революция и новая политика «кадров из народа».
Природа наделила Веру меццо-сопрано такой глубины и силы, что знатоки сравнивали его с бархатистым контральто Надежды Обуховой. Но, в отличие от последней, Давыдова привнесла в академическое пение нечто совершенно новое, какаю-то особую русскую искренность, которая делала её исполнение уникальным. В Мариинском театре, куда она попала после консерватории, Вера быстро заработала репутацию восходящей звезды.
А потом судьба сыграла с ней злую шутку — на спектакле оказался Он. Иосиф Виссарионович, вождь народов и заядлый театрал. Кто знает, что именно зацепило его в пении молодой певицы: искренность исполнения или стать высокой, красивой женщины? В те годы решения принимались стремительно, и вот уже Давыдову переводят в Большой театр, зачисляют в труппу на положение первой меццо-сопрано.
Официальная пресса преподносила это как признание таланта, как закономерное продвижение молодой певицы по карьерной лестнице. Сама Вера Александровна в редких интервью называла это «высокой честью» и «огромным доверием партии». Закулисные же разговоры рисовали совсем иную картину, где голос был лишь поводом, а настоящая причина крылась в тёмных глазах грузинского происхождения, пронзительно смотревших с кремлёвской трибуны.
Переезд на Олимп
В Москве молодая певица поначалу ютилась у подруги по консерватории, потом в гостинице «Националь». Это был уже немалый прыжок вверх по социальной лестнице для той, чьё детство прошло в деревенской избе. Но настоящие сокровища ожидали её впереди.
Вскоре карьера Давыдовой вспыхнула ярче новогодней ёлки — концерты в Колонном зале, выступления в Большом зале консерватории, правительственные мероприятия. Такой стремительный взлёт даже по советским меркам, где «социальные лифты» работали на полную мощность, выглядел подозрительно. Но в стране, где вчерашние пастухи становились академиками, а кухарки наркомами, мало кто задавался вопросом: «почему?».
А между тем, в канун 15-й годовщины Октябрьской революции судьба преподнесла Вере ещё один «подарок» — ей доверили исполнить сольную партию в драматической симфонии «Ленин» Виссариона Шебалина. Петь предстояло перед всеми членами Политбюро, перед самим «хозяином».
И она справилась блестяще. Голос её звучал так проникновенно, что даже привычные к фальши кремлёвские небожители прониклись искренностью исполнения. Шквал аплодисментов обрушился на певицу, а лица в правительственной ложе расплылись в улыбках одобрения. Для обычной артистки это уже было бы вершиной карьеры, но для Веры Давыдовой всё только начиналось.
Особняк на окраине
После одного из новогодних кремлёвских приёмов в кармане шубы Давыдовой обнаружилась записка: «Около Манежа вас будет ждать машина. Шофер доставит вас на место. Записку сохраните». Могла ли она отказаться? Конечно, теоретически — да. Но в практике советской жизни такой отказ мог стоить не только карьеры.
Шофёр, молчаливый мужчина с безликой внешностью, привёз её к особняку, который выглядел словно декорация к «Евгению Онегину»: старинная архитектура, глухие ворота, военная охрана. Внутри её встретили с той особой любезностью, которая хуже оскорбления — безмолвная женщина, похожая на монахиню без рясы, помогла снять шубу и провела в гостиную.
А потом появился Он, человек, о котором слагали песни, которому установили больше памятников, чем любому другому правителю в истории, чьё имя произносилось с придыханием от Бреста до Владивостока. Иосиф Виссарионович Сталин предстал перед ней не полубогом, а немолодым мужчиной невысокого роста, с изрытым оспой лицом и жёлтыми зубами заядлого курильщика.
Ужин, накрытый в гостиной, мог бы вызвать зависть у иного французского монарха — изысканные вина, фрукты не по сезону, деликатесы, о которых рядовые москвичи и не мечтали в те голодные годы. Они беседовали о музыке, о театре, о войне, которая тогда ещё только маячила на горизонте. А после ужина он показал ей другие комнаты особняка.
Историки любят сравнивать фавориток разных эпох:
Нефертити, чьё лицо украшает музеи всего мира, мадам Помпадур, правившую Францией из королевской спальни, графиню Дюбарри, взошедшую на эшафот.
Вера Давыдова едва ли подозревала, что становится звеном в этой бесконечной цепи женщин, чья красота и талант превращались в разменную монету на рынке власти.
Отличие было лишь в том, что тоталитарные диктатуры XX века научились прятать свои причуды за фасадом пуританской морали.
Нескромные радости советского пуританства
На публичных мероприятиях Сталин любил играть роль аскета. На том же новогоднем банкете, где в кармане Давыдовой появилась странная записка, он прилюдно отчитал её за излишне пышный наряд.
— Зачем вы так пышно одеваетесь? — начал он после достаточно продолжительного рассматривания молодой певицы в упор. — Неужели вам не кажется безвкусным ваше платье? Вам надо быть скромнее. Надо меньше думать о платьях и больше работать над собой.
Затем последовало унизительное сравнение с другой красавицей, Натальей Шпиллер, которая в одежде всегда была подчёркнуто скромна и игнорировала косметику и драгоценности.
— Вот она не думает о своих туалетах так много, как вы, а думает о своем искусстве.
Возможно, в этот момент Давыдова ещё не догадывалась, что скромница Шпиллер тоже была частью кремлёвского «гарема», её среди ночи будили звонками и привозили в компанию пьяных партийцев, заставляя петь народные песни.
Такова была изнанка сталинской эпохи — публичный пуританизм и скромность соседствовали с разгулом, достойным римских императоров. Разница лишь в том, что Калигула не скрывал своих вечеринок, а советская власть проводила их за глухими заборами правительственных дач.
Цена вопроса
После встречи в особняке жизнь Веры Давыдовой изменилась кардинально. Шофёр, отвозивший её домой, едва справился с количеством коробок, которые Сталин распорядился выдать певице. А через несколько дней ей вручили ордер на трёхкомнатную квартиру на Кузнецком мосту — роскошь по тем временам несусветная.
Квартира быстро обросла модной мебелью, туда провели телефон, особую привилегию, о которой большинство москвичей не смело и мечтать. По соседству с ней теперь жили певцы, музыканты, актёры — богема сталинской Москвы. На противоположной стороне — друг детства её мужа, бас Серго Гоциридзе.
А, кстати, о муже. Давыдова была замужем за грузином, что придавало пикантности её отношениям со Сталиным, тоже уроженцем Грузии. Муж большую часть времени находился в родной республике, что, вероятно, облегчало тайные встречи певицы с вождём. Или, может быть, это было намеренно устроено так? В мире сталинской политики случайностей не существовало.
Встречи происходили по одному и тому же сценарию: шофёр появлялся после спектакля, машина мчалась через ночную Москву, охрана, особняк, ужин… Сталин не отличался особой нежностью или романтичностью. Он был прямолинеен и груб, как и подобает человеку, привыкшему повелевать миллионами.
Оперная дива и кремлёвская фаворитка
В 1930-е и 1940-е годы в Большом театре постоянно ставились оперы советских авторов — произведения, пронизанные идеологией, часто написанные на исторические или революционные темы. Большинство из них не удерживалось в репертуаре долго, несмотря на всю государственную поддержку.
Для Веры Давыдовой особым испытанием стала роль Аксиньи в опере «Тихий Дон» Ивана Дзержинского. Создать образ современной женщины было для неё задачей новой и непростой. Но она справилась блестяще, не зря на всех спектаклях присутствовали и сам Михаил Шолохов, и композитор Дзержинский.
Сталин, присутствовавший на премьере, оценил усилия постановщиков и исполнителей:
— Я думаю, что вы на правильном пути. Создавать современные, советские оперы — большая задача, но на то вы и Большой театр, чтобы решать большие задачи.
За кулисами многие понимали, что одобрение вождя связано не только с идеологической правильностью постановки. Его взгляд особенно долго задерживался на фигуре Давыдовой, которая в роли страстной казачки выглядела особенно притягательно.
Когда кремлёвские часы бьют полночь
Отношения Сталина с Давыдовой продолжались и в военные годы, хотя встречи стали реже, у вождя народов было слишком много забот на фронтах. Парадоксально, но именно в это время певица увидела в нём проблески человечности.
— На пути нашем не будет остановок и привалов, мы идем дальше. Ты красивая, горячишь кавказскую кровь. — говорил он в редкие минуты нежности.
В победном мае 1945-го Москва утопала в цветах и знаменах. Первомайские праздники отмечались с размахом, насколько это позволяла ещё не оправившаяся от войны страна. Большой театр устраивал грандиозный концерт, где Вера Давыдова исполнила несколько произведений из своего репертуара.
Апофеозом праздника стало выступление в Георгиевском зале Кремлёвского дворца. Лидия Русланова порвала зал своими «Валенками», Иван Козловский растрогал публику гитарными романсами. А когда Анастас Микоян попросил Веру Александровну исполнить грузинскую песню, она спела «Цицинатели». Сталин был тронут. Он лично пожал ей руку, и в этом рукопожатии было что-то большее, чем просто благодарность артистке.
Депутат особого назначения
Политическая карьера Давыдовой развивалась столь же стремительно, как и театральная. В 1947 году портреты «народной избранницы» украсили половину московских улиц — красивое лицо смотрело на сограждан с плакатов, призывавших голосовать за кандидата блока коммунистов и беспартийных.
Высокая, статная, с пышными тёмными волосами, она выглядела как идеальное воплощение советской женщины — талантливой, успешной, излучающей уверенность. На встречах с избирателями она говорила правильные слова о том, как обычной девушке из деревни позволили реализовать талант и достичь невиданных высот.
— Нигде не могло бы так случиться, чтобы артистку оперного театра народ избирал в верховный орган государства. Это может быть только у нас, в Советской стране, — её слова звучали искренне, хотя под ними скрывалась горькая ирония реальности.
Депутат Верховного Совета СССР — должность во многом декоративная, но открывавшая двери в высшие эшелоны власти. Для простых граждан такой взлёт выглядел фантастическим воплощением советской мечты. Для самой Веры это была ещё одна золотая клетка, ещё одна роль в бесконечном спектакле под названием «счастливая жизнь в стране победившего социализма».
Голос, переживший эпоху
История Веры Давыдовой — это не просто пикантный эпизод из жизни кремлёвской элиты. Это отражение целой эпохи, где искусство, политика и «любовь» переплетались в тугой узел.
Когда-то древний философ Плутарх писал о персидских царях, отсылавших законных жён перед пирами, чтобы предаваться утехам с наложницами и музыкантшами. Сталинская эпоха, при всём своём революционном пафосе, мало чем отличалась от древнеперсидских нравов, разве что большей лицемерностью и умением скрывать свои слабости.
И всё же настоящий триумф Веры Давыдовой заключался не в близости к вождю, а в том, что её голос пережил эпоху, режим и самого диктатора. Когда от сталинской системы остались лишь страницы в учебниках истории, записи её пения продолжали волновать сердца.
Трудно сейчас судить об истинных отношениях между Сталиным и Давыдовой, ведь архивные материалы слишком противоречивы. Мы никогда не узнаем, что чувствовала женщина, оказавшись в особняке с человеком, вершившим судьбы миллионов людей. Но в этой истории, как в античной трагедии, голос, тело и власть сплелись воедино, порождая сюжет, достойный самой драматичной оперы.