Режиссер Кара как-то сказал Виктору Ракову:«Если бы фильм «Мастер и Маргарита» вышел сразу, вы бы с Сережей Гармашом сразу сделались знаменитыми». Но фильм пролежал в «бандитском сейфе» целых десять лет. А когда его все-таки показали, Виктор Раков был знаменит и без него.
Все-таки удивительный актер Раков – всю жизнь предан одному театру, фантастический семьянин, принимает только кино предложения, от которых нельзя отказаться. И при всей своей популярности абсолютно без актерских понтов. Я уж не говорю о его совершенно необычных увлечениях.
НЕ СТЫДНО ЗА РОЛЬ МАСТЕРА
— Виктор, после того, как в 1996 году вам вручили премию «Чайка» в номинации «Злодей», этот ярлык до сих пор мелькает в заголовках, применительно к вам. Справедливо?
— Какой-то неумный сказал, а остальные подхватили. Думаю, это началось с того, что я снялся в картине Саши Велединского «Закон», где играл крайне отрицательного героя. К слову, для меня это была очень важная роль, потому что я играл там не подонка, а человека, поставленного в сложные условия, заставляющие его именно так поступать. И даже знаю, что многие сопереживали моему персонажу… Я довольно много играл положительных героев, хотя и «не ангелов» тоже.
— Лично для меня Виктор Раков – это, в первую очередь, Павел Власов в ленте Панфилова «Мать» и Мастер в экранизации «Мастера и Маргариты» Юрия Кары.
— Это вам приходит на ум, а большинство людей не видели этих фильмов. Премьера картины «Мать», я помню, была в кинотеатре «Октябрь» в 1990 году. Но с тех пор много воды утекло. Ее так и не выпустили на DVD, и сейчас ее практически негде посмотреть. Впрочем, также как и фильмы «Жажда страсти» Андрюши Харитонова, который я очень люблю, «Свой крест» Валеры Лонского и многие другие. А «Мастера и Маргариту» 10 лет вообще никто не видел. Хотя за роль Мастера в нем мне абсолютно не стыдно.
— Зато фильм наверняка разошелся в пиратских копиях…
— Напрасно вы так думаете. Это тот редкий случай, когда все было отслежено таким образом, что долго широко этот фильм не ходил и никто его не видел. Подпольные показы для избранных были. Но, например, камеру туда пронести было невозможно – каждого обыскивали, и вплоть до разбивания лица. И такие случаи были.
— В начале 1990-х съемки «Мастера…» наделали много шума, а Кара в своих интервью подогревал этот интерес всякими «фишками». Например, тем, что в роли Маргариты были готовы сниматься обнаженными все наши красавицы актрисы, включая Анну Самохину, Ирину Алферову и Анастасию Вертинскую, которая и была в итоге утверждена.
— Знаю, что роль Мастера Кара предлагал Олегу Янковскому, а тот, в свою очередь, хотел сыграть Воланда. Но Воланд был уже за Гафтом… Я поначалу был утвержден на Ивана Бездомного, но сыграл Мастера. Мне товарищи (не буду называть фамилии) предлагали вообще отказаться и от роли, и от работы с Карой. Некоторые артисты игнорировали эту картину и всячески из нее «исчезали». Но это их личное дело.
«НА АКТЕРСТВО МЕНЯ СОБЛАЗНИЛА ЛЮБОВЬ. ЯРОВАЯ!»
— Объясните, откуда у мальчика, выросшего не в актерской семье появляется желание играть на сцене?
— Один из моих родственников – дядя Витя Макаров, уж не знаю, в шутку или всерьез, посоветовал мне поступать учиться на клоуна. Я же в детстве был неугомонный, мне нравилось всех разыгрывать, кривляться, наряжаться в самые немыслимые костюмы. Вся моя родня помирала от смеха, когда я изображал, например, бабушку. Повязывал белый платочек, надевал очечки, брал ее палочку и «показывал»: как бабушка горбится, ходит, разговаривает…
В школе я тоже много дурачился, а в классе девятом одноклассница меня потащила в студию при народном театре ДК «40-летия Октября». Месяца три я туда походил, и подумал: раз существует такая профессия «актер», значит, где-то ей учат. С тех пор я уже осмысленно решил поступать в театральный.
— Наверное, потому, что в народном театре что-нибудь «эпохальное» сыграли?
— (Смеется.) Да, я играл второго конвойного в «Любови Яровой». На День милиции дело было и, как сейчас помню, девушки-милиционеры подарили нам красные гвоздики. Конечно, на самом деле желание стать актером было тогда не очень осознанное. А вот когда уже поступил в ГИТИС, сразу появилось ощущение, что «ты уже больше не зритель, а организатор процесса».
— Были другие варианты «кем стать»?
— С тех пор как начал ломаться мой голос, меня очень волновал вокал. Особенно нравились «Песняры», Валерий Ободзинский и я старался это петь, занимался в вокальном коллективе того же ДК. Не могу похвастаться, что здорово получалось, но мне хотелось, чтобы получалось. Поэтому параллельно с актерским я поступал еще на факультет музкомедии. Еще был вариант, что, если не попаду в театр после института, то пойду на кафедру сценического движения и буду там педагогом. К счастью, я попал в такой театр, где играют, танцуют, поют.
— В «Ленком» вы попали сразу после ГИТИСа. Его Величество Случай?
— Да, все получилось случайно. Вместе с однокурсниками показывался в театры, в том числе и в «Ленком». Здесь отбирали поющих актеров для участия в спектакле «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Мы с Юрой Наумкиным показали Марку Анатольевичу Захарову и всему художественному совету театра пластический этюд «ковбойские шутки», спели, сыграли драматический отрывок. Вот так я стал актером «Ленкома» и уже через неделю поехал с театром на гастроли в Куйбышев.
РАД, ЧТО МНЕ «КРЫШУ НЕ СНЕСЛО»
— Вы как-то признались, что представляли актерскую профессию «более радужной, потому что не знали ее изнанку». Конкретно что вас разочаровало?
— Не то, что я в чем-то разочаровался. Мне казалось, что вот сыграешь хорошую роль, тебя узнают зрители, и на тебя тут же свалятся слава, почет и уважение. А оказалось, что нахрапом ничего в актерстве не бывает. Это, прежде всего, большой труд, огромное количество потерянного здоровья. И надо step by step – потихонечку двигаться, овладевать профессией. И это процесс бесконечный, безумно интересный, но при одном условии — если ты хочешь расти, быть органичным и убедительным.
Я хотел этого. А слава или популярность может прийти, а может и не прийти. Это не главное, все относительно.
— А еще в актерском мире «процветают» интриги, симпатии, антипатии, и от этого, как говорят, многое зависит. Сталкивались?
— Бывало. Мой рецепт: заниматься делом и ни во что не влезать. Я не слушаю сплетни, я их не разношу, и если какая-то возня начинается, я к ней не подключаюсь. Может быть, поэтому у меня со всеми в театре хорошие отношения.
— А если это вас касается напрямую?
— Тогда надо решать вопрос напрямую. А не «на кривую», как это у нас обычно. Можно разговаривать, а можно не разговаривать с этим человеком, игнорировать. Как, знаете, в анекдоте: «Пациент: «Доктор, меня все игнорируют!» Доктор: «Так… Следующий!» Из этой серии.
— Вы сказали, что к славе потихонечку двигаться надо. Это как?
— Важно не терять ощущения сегодняшнего дня и времени. И уж каждый артист по идее должен понимать, что он из себя представляет. Когда молодые, снявшись в плохом сериале, вдруг ведут себя как такие, знаете ли… «звезды эстрады», то ничего, кроме недоумения, это не вызывает.
Я, кстати говоря, очень рад, что если и есть у меня какая-то популярность, то она пришла, когда я был уже в достаточно зрелом возрасте – мне было уже за тридцать, и у меня «крышу» не снесло. Хотя видел, как это происходило сплошь и рядом с моими товарищами и коллегами чуть постарше и особенно чуть помладше. Видимо, поэтому тоже у меня какое-то противоядие «звездной болезни», как мне кажется, выработалось.
— Можете назвать роли, которые принесли вам известность?
— «Любить по-русски», «Барханов и его телохранитель»… На улице стали узнавать после «Петербургских тайн», где я сыграл князя Чечевинского.
— О многих спектаклях «Ленкома» ходят легенды, в том числе о курьезных ситуациях. Вам самому приходилось в «переплеты» попадать?
— На гастролях в Баку в спектакле «Юнона и Авось» я играл пылающего еретика – исполнял танец с факелом, впадая в безумство на глазах у зрителей. А за кулисами стояло ведро с водой – на всякий случай я мочил штаны, лохмотья рубашки, волосы, чтобы себя не подпалить… В первый раз я намочил себя слишком сильно, вышел на сцену, а с меня вода течет. Так я с этим факелом поскользнулся и свалился в проход, еле оттуда вылез и… опять растянулся. Но факел из рук не выпустил! За кулисами ко мне подошел Захаров, говорит: «Вы видели когда-нибудь клоунов на льду? Страшное зрелище». И ушел. (Смеется.)
«СВОЮ ЖЕНУ Я УКРАЛ»
— Молоденькие актрисы вам глазки строят? Или актрисы как «класс» вас не интересуют?
— Почему? Актрисы замечательные есть и как женщины очень хорошие. Конечно, молоденькие привлекают внимание с точки зрения, как говорят, «обновления крови» или «почувствовать себя моложе». Но, думаю, это не мой путь…
А молоденькие актрисы глазки-то мне и не строят. Может, выгляжу как-то неприступно – они называют меня по имени-отчеству.
— Можете ответить на старый как мир вопрос: почему мужчины любят одних, а женятся на других? Женщины этого не понимают.
— Лично у меня ощущение, что я женился на тех, кого любил… А женщины много чего не понимают, и это, может, правильно. Зачем? Мужчины и женщины — две противоположности, два разных полюса. (Поет.) «Мы с тобой два берега у одной реки…»
— Что в женщине для вас важнее всего?
— Попа, грудь, личико, ножки – все должно быть при ней. Для мужчины важно сначала увидеть то, что я перечислил, а уж потом стараться искать то, без чего невозможна совместная жизнь. А это, в первую очередь, — нежность, трогательность, ненавязчивость… Последнее очень важно – потому что мужчине надо бывать одному.
— Как я понял, первый брак был трагической страницей вашей жизни…
— Мой первый брак был ранним — мне было-то всего, наверное, лет 20. Признаюсь: когда жена сказала, что любит другого человека, мне было тяжело. Не знаю, как у женщин, но, как говорят психологи, у мужчин во время развода всегда предынфарктное состояние.
Тем не менее, подобная ситуация дала мне довольно серьезный положительный опыт, и я из достаточно инфантильного молодого человека стал наконец превращаться в мужчину. Я стал жестче, конкретнее, у меня появилось свое отношение к окружающему миру, к взаимоотношению между мужчиной и женщиной — поменялись ценности. И во многом мне помогла моя сегодняшняя жена.
— Как вы познакомились?
— Как-то Люся пришла в театр с подругой и в конце спектакля подарила мне цветы. А после спектакля мы продолжили знакомство. У нас начался роман, в котором было все.
— «Все»? Вот здесь чуточку подробнее!
— Я возил ее с собой на гастроли, потому что не мог без нее ни минуты. А однажды я ее «украл». Просто увез на дачу за сто километров от Москвы — в место, где нет телефонов, и она не могла предупредить маму, что не приедет ночевать. Люся спросила: «Что же мне делать?» Я говорю: «Считай, что я тебя украл, как невесту крадут на Кавказе, и ни о чем не думай»!» Она сразу расслабилась, мы замечательно провели несколько дней, и ее мама отнеслась к этому с пониманием. Первое время мы с ней жили без регистрации, а когда должна была родиться дочка, расписались, а позже и обвенчались.
— У нее есть таланты?
— Конечно! Она моя Муза. Ведь, как говорил Марк Захаров, «для актера и актрисы очень важно, кто с ними рядом. Именно от второй половины во многом зависит: либо артист начинает расти, либо деградирует». Мой случай эту истину подтверждает, и если я чего-то как артист добился, это благодаря семье. Я их очень люблю, и они меня любят, что очень важно. Знаете, когда ты любишь – это здорово, а когда тебя – это в десять раз лучше.
— Вы всегда были такой? В смысле – не любитель погулять, потусоваться, поволочиться за юбками…
— Нет, конечно! Вот тогда – в середине и конце 1980-х – обо мне ходили слухи, что я такой… донжуанистый. Единственное мое отличие от Дон Жуана было в том, что, когда очередной роман заканчивался, я все равно оставался всем этим женщинам «должен». (Смеется.) Мне не удавалось расставаться так легко и свободно… Помню, когда на съемочной площадке фильма «Акселератка» мы встретились с Ирой Шмелевой, и я начал было подкатывать, она как шарахнется: «А я все слышала про тебя…» Так и шарахалась, и правильно делала!
— Вы не скрываете, что дома у вас домострой. Типа главный в семье – мужчина, как сказал, так и будет.
— Нет, у нас демократия на самом деле. Существует семейный совет, где выслушиваются все мнения. Более того, у нас еще две собачки, которые тоже имеют право своего собачьего голоса.
— Интересно, как они его выражают?
— Гавкают – требуют внимания, ласки, чтобы их тоже любили. Кому же это неприятно?!
ПЬЯНЫЙ АКТЕР УХОДИТ ИЗ «ЛЕНКОМА» НАВСЕГДА
— У вас есть мечта о конкретной роли?
— Раньше у меня была не мечта, а «лебединая песня» — хотел в какой-нибудь сказке сыграть Иванушку-дурачка. Сейчас уже поздновато. С удовольствием поработал бы в картине о чем-то светлом – про любовь или снялся в фильме о войне — очень хочу сыграть солдата Великой Отечественной.
— Сергей Шакуров как-то сказал: «Я не служу в конкретном театре, как эти рабы из «Ленкома»…
— (Перебивает.) Сергей Каюмович говорил странные вещи не единожды, мягко говоря. Наверное, Шакуров рассуждает с точки зрения актерских амбиций. Жизнь короткая, к чему амбиции. Сегодня ты играешь Сирано де Бержерака, а завтра тебе кирпич на голову упадет… И что ты кому доказал?!
— Тем не менее, «Ленком» слывет одним из жестких театров, и, как говорят, вы это не раз испытали на себе.
— Я понял о чем вы… В тот раз у меня разболелось горло, плохо смыкались связки и мне посоветовали выпить 50 граммов коньяку. Я выпил во время репетиции, и кто-то донес Захарову. Он мне поверил, что я принял лечебную дозу, и больше со мной такого казуса не случалось. В других театрах выпивший актер – это норма. В Ленкоме – это катастрофа. Пьяный актер уходит прямо со сцены из театра навсегда.
«ТРУДИТЬСЯ, ТРУДИТЬСЯ И ТРУДИТЬСЯ»
— Помните, раньше говорили: «В жизни должно быть место подвигу». В вашей жизни они были?
— Помню, в «смутное» время начала девяностых, когда в магазинах было шаром покати и элементарно поесть в доме было нечего, я где-то купил мешок картошки, взвалил на плечо и понес. И довольно далеко я нес свою «добычу», чувствовал, как мои позвоночные диски ходят туда-сюда ходуном. Думаю, что в некотором смысле – это подвиг.
— Если без ложной скромности, что вы можете сыграть и за что бы не взялись никогда?
— Вообще надо браться по идее за все. Хотя понимать, что есть определенный рост, телосложение, важно какой материал, какой режиссер, какие сроки – есть ли возможность что-то подготовить до съемок, кроме знания текста. Например, владение каким-нибудь оружием, лошадью, автомобилем и так далее.
— Кстати, всем этим вы владеете?
— Все равно надо готовиться. Скажем, на съемках «Гардемаринов-3» нас отправили в конно-спортивную школу в Битцу – мы там занимались «скачками», потом мы с Димой Харатьяном ездили на «Мосфильм», где Владимир Яковлевич Балон репетировал с нами все фехтовальные куски. Это нужно делать заранее, а не в день съемки. Потому что это намного серьезнее, чем кажется.
— Как получилось, что вас ранили шпагой? Это было на съемках «Гардемаринов»?
— Нет, это ваши коллеги все переврали. В «Гардемаринах-3» вообще никаких проблем в сценах с фехтованием не было. А случай, о котором вы упомянули, произошел в театре во время спектакля «Гамлет», где я играл Лаэрта, а Дима Певцов — Гамлета. У нас был очень хорошо поставленный финальный бой, абсолютно безопасный. Но поскольку в тот раз во время спектакля кто-то пролил воду на пол, покрашенный нитрокраской, он стал скользким, как каток. И на выпаде у Димы нога «уехала». В итоге кончик шпаги попал мне в щеку, к счастью, не насквозь, но кровь капала… Потом Димка отвез меня в травматологический пункт… И все — ничего страшного и опасного.
— Есть законы, которые вы не нарушите даже со шпагой у горла?
— Одно из моих главных правил – заниматься своим делом.
— По-вашему, настоящий мужчина должен быть…
— В первую очередь, — мужественным. Но ничто человеческое ему не чуждо. Если, например, он плачет, то это все равно проявление мужественности. Когда человек плачет? От бессилия что-либо изменить.
— А что может заставить вас заплакать?
— Например, серьезное заболевание ребенка. Потеря близких. То, что меня касается на уровне крови, нервов и сердца.
— Такую актерскую байку как-то прочитал. Во время съемок стоят на трибуне Мавзолея Армен Джигарханян и Александр Феклистов. Второй режиссер как закричит: «Самолеты полетели! Па-а-шли танки!» Джигарханян спрашивает: «Саш, тебе сколько лет?» «48» «Да-а…Значит, тебе еще лет тридцать этой херней заниматься…» Вам мысли не приходили, что актерство – ошибка и жизнь идет не потому пути?
— «Не по тому пути» — не могу сказать. Видимо, с возрастом подобные мысли приходят. Хотя возьмите Зельдина, до 100 лет выходил на сцену. Я видел, как он пел, танцевал – это просто удивительно. Думаю, что главное – были бы силы и желание. Если они есть, то этим можно заниматься и в сто лет. Но человек может и устать.
— Говорят, что вы не только «Мастер», но и мастер на все руки…
— Мастер — это слишком сильно сказано! Во всех многочисленных своих увлечениях или хобби я остаюсь по-прежнему дилетантом. А увлекаюсь я живописью, керамикой, резьбой по дереву, в детстве шил гладью, крестиком… Я, правда, абсолютный дилетант, просто мне это нравится, и все. Я хочу это продолжить, может, позже какие-нибудь вернисажи устрою.
— Можете перечислить свои мини-шедевры?
— Да у меня все «мини-шедевры»! Скромно сказал я… (Хохочет.) В каждой работе есть свой кайф, порой непонятный стороннему, а для меня все – открытие.
— У рода Дюма на гербе написано: «Люблю тех, кто любит меня». Что бы вы написали на своем родовом гербе, как лозунг для продолжателей рода? Надо же им «завещание» оставить: как жить, каких ошибок не делать, что тленно, что вечно.
— Проблема в том, что с завещаниями очень сложно. Во-первых, рано еще. (Смеется.) Вот буду сидеть в кресле-качалке, накрытый пледом, будут внуки и правнуки бегать вокруг, тогда и буду думать на эту тему. Думаю, что завет мой мог бы быть таким. С одной стороны, «Кто, если не я?!» А с другой: «Трудиться, трудиться, трудиться и трудиться!»
— Как завещал великий Ленин?
— Он завещал «учиться». И это, кстати, тоже необходимо.
