Сегодня в это трудно поверить, но факт: дебютировав в большом кино в 38 лет, Виктор Иванович стал чуть ли не самой харизматичной личностью нашего кинематографа — с диапазоном ролей от бритоголовых отморозков («Брат» и «Брат-2», «Антикиллер», «Жмурки») до всероссийского императора («Бедный, бедный Павел»). Сыграл двух генсеков ЦК КПСС и настоятеля монастыря Отца Филарета («Остров»).
В этой связи мне очень нравится его фраза, сказанная о самом себе в порыве своих откровений: «Я за эти мои прожитые годы мог умереть раз восемь, сгинуть раз пятьдесят, сгореть раз шесть, спиться раз восемьдесят, развалиться как труха, как гнилой пенек раз двести, а я сижу перед вами молодой, здоровый, красивый, талантливый Сухоруков как цветущий букет для Софи Лорен».
В течение нескольких лет у нас с Виктором Ивановичем была добрая традиция: я звонил ему 10 ноября с поздравлениями и мы разговаривали на самые разные темы. Предлагаю самые яркие фрагменты этих наших импровизированных интервью.
ОДЕРЖИМЫЙ МАЛЬЧИШКА ИЗ ОРЕХОВО-ЗУЕВО
— Виктор Иванович, почему Виктор Сухоруков на экране – рекордсмен по числу сыгранных негодяев и убийц, а люди при упоминании вашего имени улыбаются?
— Значит, я не серьезный злодей. Значит, я ироничный и глупый. А глупость – это всегда смешно. У моих персонажей больше не социального злодейства, а гротескного. Другого объяснения я не нахожу. Возможно, причина еще в том, что у меня подход немножко свой в «игре» нехороших людей. Я все равно иронизирую над ними, пародирую – вот в чем дело. Плюс, я надеюсь, на мой имидж накладывает добрый отпечаток моя параллельная миссия – всякие интервью, теле- и радиовыступления, где я, конечно, устраиваю клоунаду и пытаюсь публику веселить изо всех сил.
Недавно я вдруг понял: когда меня приглашают в «Доброе утро» на Первом канале, им не нужны темы моей жизни или моего творчества — для них самое главное пригласить Сухорукова, чтобы я разбудил утреннее человечество.
— Удается?
— Конечно. Причем, я никогда не пользуюсь никакими заготовками, их быть не может и не должно быть, Боже упаси! Только импровизация, только кураж, азарт и понимание темы разговора. А тема одна: просыпайся, страна! Вот и все.
— Достаточно традиционный вопрос, но тем не менее… Если бы не стали актером, куда бы могли направить свою неистощимую энергию?
— Сперва мечтал быть киномехаником, чтобы бесплатно смотреть кино. Еще поваром, потому что детство было не очень сытое, — думал, вот уж наемся, да еще и домой принесу. Потом хотел быть дамским парикмахером. Именно дамским, потому что у девчонок есть над чем «поколдовать», а фантазер я жуткий! Но когда решил стать актером, все остальные мечты мгновенно «умерли»…
Уж не знаю, откуда во мне были такая одержимость, такой напор. Я излазил все кружки, где не нужно было тратить деньги. Ведь жили мы бедно, в одной комнате впятером, в казарме, мама с папой на фабрике работали. Например, я мечтал рисовать, но для этого нужны были краски и бумага. Хотел записаться в хореографический, но пришлось бы покупать тапочки, лосины, майки. Спортом я тоже не мог заниматься — лыж, коньков и мячей у меня никогда не было. Поэтому пошел в танцевальный кружок, где специального обмундирования не требовалось, и три года оттанцевал в семейных трусах и сандалиях. Вот там как раз меня и подсмотрел главный режиссер Орехово-Зуевского народного театра Юрий Леонидович Гринев.
Еще открою маленький секрет — это к разговору о моем безумном желании быть актером буквально с шорточного, чубочно-сандального возраста. Я ведь в три года заболел скарлатиной, получил осложнение на уши и стал почти глухим. И решил разбиться в лепешку, но победить глухоту. Познакомился с уникальным врачом — Валентиной Александровной Терещенко, шел на все эксперименты, операции, с корнем вырывал гланды, аденоиды, полипы, вычищал уши и носоглотку, пока не начал слышать. На это ушли годы — только к призыву в армию я почувствовал себя полноценным.
Но мало того, я же в 12 лет без слуха ездил на «Мосфильм» на пробы. Прочел объявление в «Пионерской правде», погладил трусы и с украденными у мамы сорока копейками в кармане отправился в Москву. Помню, меня показывали режиссеру, я, конечно, могу ошибаться, но мне сейчас кажется, что это был молодой Андрон Кончаловский. Сижу, он со мной разговаривает, и я по губам (!) стараюсь понять, что он говорит. Тут он меня, видимо, «раскалывает» и вдруг как вскрикнет: «Да ты глухой, что ли?» Я весь вздрогнул до пяток и говорю: «Нет!!! Просто волнуюсь…» Я никогда эту историю никому не рассказывал.
С «ВОЛЧЬИМ» БИЛЕТОМ
— Говорят, на вступительных экзаменах в театральный кто-то из педагогов, прослушав вас, воскликнул: «Он либо сумасшедший, либо гений!»
— Уточняю: эту фразу произнес не «кто-то», а конкретно мой художественный руководитель и учитель Всеволод Порфирьевич Остальский. Когда я читал «Василия Теркина», у меня в глазах такие чертики плясали… После этого он вытащил из кармана пиджака черную кожаную записную книжечку и занес туда мою фамилию. Думаю, в итоге я оправдал надежды мастера и закончил вуз на одни «пятерки».
— Педагоги вам прочили великое будущее?
— Прочили-прочили. (Смеется.) Евгения Николаевна Козырева после дипломного спектакля поцеловала и шепнула на ухо: «Горе ты мое… А люблю и верю!»
Вообще-то у нас был очень мощный курс — Таня Догилева, Юра Стоянов, Аля Мартьянова (ныне ведущая актриса академического театра в Твери), Валя Виноградова (театр «Балтийский Дом»). Когда мы выпускались, кое-кого даже приглашал к себе в театр сам Товстоногов. В том числе и меня.
— А вы уехали тоже в Питер, но к мало тогда известному Петру Фоменко. Почему?
— Фоменко, которого уже знали в театральных кругах как талантливого режиссера, бунтаря и диссидента, сразу мне предложил главную роль в своем новом спектакле в Театре комедии. Поэтому, ни минуты не раздумывая, я выкрал диплом в отделе кадров и уехал в Ленинград.
— Не пожалели потом об этом как об опрометчивом поступке?
— Я никогда ни о чем не жалею по одной причине — я из всего извлек уроки. У меня однажды возникло сожаление о том, что сегодняшний мой успех оказался такой поздний — мне бы все это пораньше. И тут же сам себя осудил: «Не гневи Бога, Сухоруков! По крайней мере, у тебя все состоялось. А то, что все пришло так поздно, так это только по собственной вине — по причине дурацкого характера и праздного, взбалмошного мироощущения».
Меня ведь, когда уже не было в театре Фоменко, с треском уволили из Театра комедии, да еще с «волчьей» формулировкой «без права устройства в другие театры в течение полугода». Официально уволили за пьянство, хотя в то время в театре выпивали многие. А я в жизни ни одного спектакля не сорвал.
— Тогда за что конкретно вас уволили?
— Я не ходил по кабинетам, не «дружил» с руководством, может, это мне и не простилось. А потом они злились – ведь я не говорил «чего изволите?» и мог ляпнуть правду-матку и трезвый, и пьяный. А раз есть слабая сторона, вот ею и воспользовались. Пошел по другим театрам, не взяли: «У вас репутация пьющего человека». Я подался в грузчики, таскал мешки с сахаром, мыл стаканы в кафетерии… И так два года.
Жил я «интересно». Вышел на улицу, поглядел направо — оказался в булочной и стал хлеборезом. Потом переехал на Васильевский остров, вышел, посмотрел налево, написано: «Требуется грузчик». Так я и «жил», потому что все равно жил не этим, а тем, кем сегодня стал артист Сухоруков. Таская мешки, все равно говорил: «Я вернусь!» Разрезая хлеб и булки, бегая к пивному ларьку, все равно твердил себе: «Я остановлюсь, закончу — у меня все будет нормально!» Почему-то верил, хотя долгое время ничего для этого не делал. Гулял, пьянствовал, куролесил…
Ведь, например, пара лет — 1986-й и 1987-й — для меня были просто никакими, пустыми, я их потерял и забыл. Я тогда работал в театре на Литейном. Что-то репетировал, но спектакли до премьеры не доживали, то есть я даже на сцене не появлялся. Плыл, как льдинка по весне, понятия не имея, куда течение занесет. И в этот момент в моей жизни неожиданно появился Юрий Мамин и главная роль в «Бакенбардах».
«ЕСТЬ ОДИН ТАЛАНТЛИВЫЙ СУМАСШЕДШИЙ»
— Интересно, где он вас нашел?
— Случай! Юрий Мамин сначала хотел Дмитрия Певцова в этой роли снимать, но тот работал у Глеба Панфилова и отказался. Потом пригласили Сергея Колтакова, но они не нашли общего языка. В результате второй режиссер Володя Студенников сказал Мамину: «Есть еще один талантливый сумасшедший, но его никто не знает». «Веди». И он меня привел.
Самое удивительное, что это был период, когда с тем же самым напором и упрямством, с которым я стремился попасть в кинематограф, я «навсегда» сказал себе: «Не хочет он меня любить, и не надо — буду заниматься театром. Честь имею!» И как только я без скрипа закрыл дверь желаниям сниматься, тут же эта дверь подала звук: «Витька! Витька! Иди сюда!»
И мне понравилось сниматься, я понял, что у меня это получается. «Бакенбарды» подогрели мои амбиции, подкормили мое самолюбие. Я сказал себе: «Ты пригодился! У тебя может еще все получиться — давай! Но для этого ты должен быть трезвым, собранным, здоровым и — главное — интересным!» Это первое. А во-вторых, если бы не «Бакенбарды», я бы не оказался однажды на «Ленфильме», не познакомился с молодым Алексеем Балабановым и не попал на главную роль в его дебютной картине «Счастливые дни», пройдя тяжелейший отбор.
— Вы никогда не рассказываете о своих первых ролях в кино. Я имею в виду ленту «С тобой и без тебя»…
— Рассказываю. Я назвал этот фильм первым в своей фильмографии по одной причине – потому что я участвовал. Другое дело, что режиссер Нахапетов вырезал меня. Но я же был двое суток в этом павильоне, наблюдал, как начинала сниматься Печерникова, а потом ее заменила Неелова, как все уходили обедать, а молодой Родион Нахапетов в черном пиджачке и красной рубашечке бродил по павильону и, видимо, обдумывал свои дальнейшие шаги. Я не называю другие фильмы, где я пробовался, но участвовать не повезло. Такие, как «Звонят, откройте дверь!» Александра Митты или «Молодые».
Кстати, совсем недавно, на одном из фестивалей, Митта вспомнил во мне мальчишку в штанишках с заплатками и признался: «Мы ведь хотели тебя снимать. Но директор меня отговорил: мол, на хера нам этот мальчишка из Орехова-Зуева?! Придется же машину гонять – два часа туда, два обратно. Нужна тебе эта головная боль?» И добавил: «Я счастлив, я горд, что тогда в тебе не ошибся!»
А самый первый фильм, где мое лицо показали на экране, был фильм «Ювелирное дело» (1983 год), в котором я сыграл бандита. Но все равно свой отсчет я веду с «Бакенбардов».
«ЗНАЧИТ, ВТОРОГО ТАКОГО НЕТУ»
— Байка или нет, будто бы Владимир Бортко, снимая вас в одной из серий «Бандитского Петербурга», сокрушался, что не знал Сухорукова, когда искал по всей стране Шарикова в картину «Собачье сердце».
— Он мне об этом сказал на озвучании. А я ответил, что был в это время совсем рядом — играл в театре массовку и числился в картотеке «Ленфильма».
— Шариков — ваша роль?
— Я бы сыграл, и сыграл бы не лучше, не хуже, но по-другому. Толоконников сделал Шарикова «барбосом», а я сыграл бы его полубарбосом-полушавкой. Этакую гниду в ботах, человека подленького и любящего танцевальный кружок, но в семейных трусах. (Смеется.)
— Вы согласны с тем, что «слава пришла» после культовой дилогии «Брат» и «Брат-2»?
— А мне казалось, что я мог проснуться знаменитым и после «Комедии строгого режима». Я ждал признания после фильма Михаила Каца «Хромые идут первыми» по рассказам Фланнери О`Коннор, но он прошел в 1990-е годы незаметно, а ведь это — шедевр! И дальше у меня был ряд картин, после которых мне казалось, что я заявил о себе в кинематографе. Вот ведь в чем дело. Поэтому я отношусь к фильмам «Брат» и «Брат-2» как к удаче, но неожиданной. Скажу честно: для меня это рядовые, очередные, проходящие фильмы. Просто я в них существовал очень органично. Я вообще вот что хочу вам сказать: популярность, известность, славу не запланируешь, не купишь и не закажешь. Это либо случится, либо нет.
— Какие из своих лент вы занесли бы в свой «золотой фонд»?
— «Комедия строгого режима», «Про уродов и людей», «Счастливые дни», «Бедный, бедный Павел», «Антикиллер», «Агитбригада «Бей врага!». И, безусловно, «Остров».
А вот если буду переписывать свою фильмографию, то там не найдется места таким фильмам как «С тобой и без тебя», «Презумпция невиновности», «Магия черная и белая».
— Если без ложной скромности, в чем, по-вашему, харизма Виктора Сухорукова, которого в свое время называли «театральным отбросом», а он буквально за несколько лет стал одним из популярнейших актеров нашего кино?
— В таланте. Значит, второго такого нету. Только так могу объяснить. А ведь этого могло и не случиться – я готовил себя к более скромной жизни. Но значит, так где-то в секретариате Господа Бога распорядились, видя, как я этого хотел…
То, что я сегодня из себя представляю, конечно, не куплено и не украдено. Это все мое и всего этого я добился – поверьте – сам. Через потери, через жертвы, может, именно поэтому что-то где-то в личной жизни и не сложилось, не построилось. Я сегодня, может, только потому и одинок, что всегда шел своим путем, сочинял и строил себя сам. А это непросто.
«ЛЮБВИ В МОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛО МНОГО»
— В своих интервью вы умело избегаете тему личной жизни. Известно только, что женаты вы не были, бездетны, в служебных романах не замечены. И при этом…
— И при этом во многих «писаниях» обо мне вы наверняка прочтете такое, от чего волосы встают дыбом. Мне приписывают многие пороки, грехи и связи. Отвечаю: не то чтобы я чего-то избегаю. Когда юноша приходит со свидания с девушкой, он порой и матери не говорит, что целовался. А вы хотите, чтобы я публично рассказывал о самом сокровенном, потому что любовь — это, извините, жуткая животная привязанность, это гипертрофированное внимание, оголенные нервы, это чувства, ошибки, страдания.
Почему я об этом должен разговаривать с обществом? Зачем я буду называть ее имя, фамилию, рост, цвет волос и место работы?! Это неправильно, есть вещи интимные, которые должны принадлежать только тебе и никому больше. Мне на это говорят: «Такова публичная жизнь! Людям интересно знать». Но, друзья мои! Я же не залезаю к вам в кладовку, не подсматриваю, как вы экспериментируете над собой и близкими.
— А не нужно о самом сокровенном. Любопытен, например, ваш идеал женщины…
— Все женщины идеальны по-своему. К семье отношусь замечательно. Но я не создал семью в понимании социальном и загсовом, с тещами, тестями, детьми и внуками, поэтому мне и сказать-то нечего, я в этой теме не профессор. Что касается любви, то любовь была, есть и, может, будет. Скажу откровенно: любви в моей жизни было так много, и так она меня мочалила, и так она меня предавала.
Хотите расскажу? Одной предложил руку и сердце. Обсмеяла! Другую замуж позвал – потребовала, чтобы с искусством и театром порвал. И такое было! Третью полюбил – так пьяницей оказалась. Что же и об этом надо рассказывать? А были ли у меня самого грехи? Были. Все мы грешные.
