ЧАСТЬ 2
— Первый театр в Москве, в который Вы попали, был Ленком, лучший по тем временам театр. Как Вы там оказались?
— Это все Сашка Абдулов. Я в Ленкоме часто был, всех знал, и меня все знали. И однажды ситуация возникла — нужно было кого-то заменить. Абдулов пришел к заведующей труппой и сказал, что я смогу заменить. И я заменил. В «Лисичках» играл какого-то слугу-негра.
— В этом театре Вы три года работали с настоящими мастодонтами сцены, о которых хотелось бы поговорить. Во-первых, о Марке Захарове, конечно. Мне рассказывали, что он очень своеобразно ставил актерам задачу. А как он Вам ставил задачу?
— У Марка Анатольевича всегда было так — стоит герой или героиня перед ним, а позади — все остальные. А так как я высокого роста, я сильно выделялся и, вероятно, отвлекал режиссера. А он всех звал по имени и отчеству. И вот Захаров говорит: «Георгий Хачатурович, будьте любезны, не обессудьте, шажок назад сделайте! Я делаю шаг назад, а он мне: «Вы знаете, давайте еще шажочек». И тогда актеры как бы выравнивались. А у меня к тому времени уже шесть-семь главных ролей было.
В Ленкоме вообще на виду человек пять было, на ком все строилось — Караченцов, Абдулов, Янковский, Збруев, Чурикова. Я очень долго дружил с Сашкой Абдуловым, 34 года. У него был тогда роман с актрисой Таней Лейбель. Роман был страстный. Помню, Татьяна была на гастролях в Ленинграде, а Сашка решил преподнести ей сюрприз. «У них завтра последний день, мы к концу концерта приедем, и я ей вынесу букет», — поделился он со мной. — «Давай», — говорю.
Я позвонил знакомой из «Интуриста», чтобы сделала билеты на самолет. Это было 28 ноября 1976 года. Целый день шел дождь и снег, самолеты не летали. Многие отказывались ждать, уезжали из аэропорта. И вдруг объявляют, что сел самолет из Ленинграда и всех, кто зарегистрирован, просят пройти на посадку. Сели мы с Абдуловым в самолет, ждем десять, пятнадцать минут, народ не ведут. Потом сказали, что села другая машина, она полетит первой. Нас перевели в другой самолет, и мы улетели. Сюрприз удался на славу — после концерта Шура вышел на сцену с огромным букетом и вручил Татьяне, которая от радости аж запрыгала и завизжала. На следующий день мы улетели обратно в Москву.
Прилетаю — а мне звонок, звонит Лена, знакомая из «Интуриста». «Это ты! — кричит. — Слава богу!» Я удивился: «А что такое, что случилось?» — «Ты себе представить не можешь! Рейс разбился, упал на взлете…» Это был тот самолет, в котором мы уже сидели с Абдуловым и из которого нас перевели в другой… У меня мурашки по всему телу пронеслись. У нас даже билеты на тот смертельный рейс остались. А Сашка свой билет даже и в рамочку поместил. В газете была короткая заметка: «28 ноября 1976 года в аэропорту «Шереметьево-2» произошла авиакатастрофа…» И все.
— Вы ведь с Абдуловым чуть было не стали Д,Артаньяном и Портосом в «Трех мушкетерах». Почему?
— Вы знаете, какая-то странная штука произошла. Для Хилькевича все было решено. Он лично сказал, что со мной вопрос решен. Но была такая главный редактор Нонна Жданова, которая не хотела нас утверждать. «Что ты ей сделал?», — спрашивал Хилькевич. А я даже не знал, кто это.
— Она Вас «зарезала», получается?
— Да. И Абдулова, скорее всего, она тоже.
— А я читала, что Алиса Фрейндлих сыграла в этом какую-то роль.
— Да, да, точно. Она сказала про меня: «Что-то у мальчика руки влажные». Это Шура мне уже пересказывал. Не знаю, правда это или нет, но Сашка уверял, что ему передали именно такой вариант. И все! Вроде мелочь, руки влажные, а что, взял да и вытер, какие проблемы. Но когда говорит сама Фрейндлих…
— А с Броневым? Вы почувствовали его непростой характер?
— Он был своеобразный человек. В 1977 году мы снимали в Батуми картину «Похищение Савойи». И Леонид Сергеевич обратился ко мне: «Георгий, вас можно на минуточку?» — «Да, конечно». — «У меня такая ситуация: моей жене предложили электробритву «Браун». Отмечу, по тем временам импортная маятниковая бритва — это был просто шик. А Броневой продолжает: «Стоит она двести рублей. Как мне поступить?» — «Даже не думайте, это же такая вещь!» — отвечаю. — «Да, но там сетка поверху, а ведь она протрется». — «Да ерунда. Вот вы сейчас едете на театральный фестиваль в Эдинбург, можно и там купить» — «А сколько она там может стоить?» — «Не знаю, ну фунтов пять». И вот он меня раза три переспрашивал, что же ему делать — покупать или не покупать эту бритву. Я даже начал убегать от него.
— Слава ко всем приходит по-разному. Предполагаю, что к Вам большая слава пришла после «Пиратов XX века». Как Вы это ощутили?
— Вы знаете, ничего такого не было — всеобщего поклонения. Правда, было огромное количество встреч.
— На улице Вас узнавали?
— Ну, потом да. Фильм имел невероятный успех. Вы даже представить не можете. Однажды, будучи в компании, я узнал, что человек, с которым я общался, работает в статистическом управлении, это был 1984 год. Я спросил о статистике просмотров фильма. Он обещал посмотреть. И оказалось, что в 1984 год было 380 миллионов просмотров!
— В 90-е годы Вы активно снимались, хотя многие актеры в то время ушли в таксисты, грузчики, чтобы свести концы с концами. Как это Вам удалось? Дружили с новыми русскими?
— Да, эти ребята очень любили фотографироваться с известными людьми. Однажды подходит ко мне человек в Сочи, лицо знакомое, где-то я его видел: «Привет, ты что сейчас делаешь?» — «Ничего, отдыхаем», — отвечаю. А мы с Борькой Хмельницким были. «Идем к нам, мы тут с друзьями сидим», —зазывает нас к себе этот человек. Ну, сфотографировались вместе. А потом я увидел эту фотку вместе с заметкой об очень известном криминальном авторитете. Вот почему он показался мне знакомым. Мы с Хмельницким за голову схватились. Оказалось, это была компания катал, жуликов. Вот что значит выбирать, с кем ты хочешь сфотографироваться…
— Я знаю, что Янковский Вас однажды отругал за рекламу шоколада.
— Приехал я как-то в Ленком повидаться с Сашей Абдуловым, увидел Янковского, он подзывает меня и спрашивает: «Мастер, можно вас на минуточку?» Подхожу, интересуюсь: «Олег Иванович, как вы?» — «Да я-то нормально, а вы что, докатились?» — укоряет он непонятно за что. Я удивился: «В каком смысле?» — «Ну, я тут увидел рекламу «Шок — это по-нашему». А я в этой рекламе играл Ивана Грозного. Деньги предложили хорошие — 1600 или 1700 долларов, вот и согласился. И Олег Иванович стал выговаривать: «Мастер, ну что же вы? Опуститься до рекламы? Вы же человек известный» — «Да меня там никто не узнает!» — «Ну я-то узнал». Мне стало так неудобно, и я говорю: «Олег Иванович, все, понял. Больше никогда! От вас услышать такое…»
— Я знаю, что в какой-то момент Александр Абдулов пристрастился к казино. Вы пытались его вразумить?
— Сколько он оставил там денег… Ужас. Когда он у итальянцев снимался, у него был гонорар 25 тысяч долларов. И вот он просто все эти деньги оставил в казино. Я сколько раз рядом с ним был во время игры и видел, что в нем в этот момент просыпался просто сумасшедший азарт. Однажды сидели на Арбате, ему фартило, и он выиграл где-то 35 тысяч долларов. Всю ночь играл… Я говорю: «Шура, поехали домой». — «Подожди, подожди, подожди, я сейчас!» — «Тебе что, мало?» — Ну, подожди!..» Короче, утром он за сорок минут спустил все эти 35 тысяч. Начал увеличивать ставки и все проиграл. Попросил, чтобы я из его машины еще три тысячи долларов принес. И он эту «трешку» тоже тут же в момент профукал. Вот что это было? В человека словно бес вселялся.
— Вы помните Ваш последний разговор с Абдуловым?
— Да. Это было 31 декабря. Он лежал в Бакулевском центре, я пришел к нему в его двухместную палату. И увидел очень худого немощного человека. Только глаза светились. Я не знал, что сказать. «Шура, — говорю, — спокойно. Думаю, все нормально будет». Всегда же поддерживаешь человека добрыми словами, пожеланиями. «Да, да, конечно», — отвечает. Мы вокруг этой темы немного поговорили. А он собирался ехать к маме, поздравить с Новым годом, повидать дочку Женю. И поехал. Позже мама Саши рассказывала, что с Женей он прощался так, что она поняла — сын видит свою дочь в последний раз. Потом он вернулся в центр. 3 января утром пил чай — и вдруг обмяк. И все…
— В театре Сатиры у Вас все складывалось хорошо. Почему же Вы ушли?
— Плучек очень ревновал Татьяну Григорьевну ко мне и вообще к этой ситуации — что у нее какие-то отношения возникли. Когда меня перевели на разовые роли, Саша Абдулов сказал: «Первый раз вижу артиста, который играет разовые главные роли». А вы говорите, что я фартовый. Не всегда так было.
— Делаем вывод: действительно фартово попасть в театр Сатиры, играть там большие роли. Влюбиться в одну из ведущих артисток. Вас за эту любовь не прощают и «уходят» из театра. В никуда?
— Нет, мы ушли в Маяковку к Андрею Александровичу Гончарову.
— А как же с ним-то работать? Ведь он же ой-ёй-ёй!
— Ну, вы знаете, у него примой была Наташа Гундарева, поэтому он меньше уделял внимания Тане.
— А Вам от него доставалось?
— Да нет. Но была однажды такая ситуация. Он вводил Андрея Болтнева и увидел меня — новое лицо. И заострил на мне внимание, начал со мной работать. А я, зная его манеру, понимал, что нужно делать все в точности, как он предлагает. Но его все равно что-то не устраивало, и я попал под раздачу. Ему нужно было найти жертву.
— Из-за этого Вы ушли из театра Маяковского, и любовь у Вас распалась. И все это, наверное, совпало с кризисом среднего возраста.
— Да. В общем, всего навалилось.
— Расскажите Вашу историю любви нынешнюю. Вы с супругой уже довольно-таки долго вместе.
— Да, где-то 12 лет. Мы абсолютно случайно увиделись. Я обратил внимание на Наташу, потому что она очень красивая, эффектная, умная. И не простая — сразу так не подъедешь. Росла и воспитывалась в семье военного. В Германии жили, в Сирии, в Грузии. В Германии Наташа вышла замуж и родила. А мы познакомились, когда ей было 39 лет. Она очень интересный человек, который тоже прожил нелегкую жизнь, всякие были огорчения, оставившие у нее рубцы на сердце.
— За что Вы ей благодарны?
— За внимательность. Дома всегда есть какие-то дежурные таблетки, которые нужны выпить обязательно. «Вы выпили?» — «Выпил». — «А это сделали?» — «Да». В общем, заботится.
— Она Вас не ревнует?
— Не знаю, ревность это или нет, но персональная опека с ее стороны есть. Прямо не смотрит, все видит боковым зрением: «А куда это Вы? Что-то с Вами не то…».
— Чья ревность страшнее — женская или детская?
— Наверное, когда женщина ревнует. Потому что у детей это еще не совсем осознанно. Просто у них где-то в подсознании сидит — что мое отбирают. А у женщины же все осознанно, она все просчитывает.
— Дайте Ваше определение жизни.
— Спасибо Господу, что есть возможность жить, быть востребованным и делать что-то положительное. Для чего ты и пришел в эту профессию.