19 сентября замечательному актеру Борису Галкину исполнилось 75. Сегодня он по-прежнему снимается в кино, известен как режиссер, поэт и исполнитель собственных песен. Кроме того, Борис Сергеевич – молодой отец, пять лет назад его четвертая жена, певица Инна Разумихина, родила ему дочку Анну. Сегодня он по-прежнему продолжает отчаянную борьбу за честное имя Влада Галкина (своего приемного сына, о котором говорил «Считаю его родным. И точка!») и требует расследования его, как он уверен, зверского убийства.
Но я хочу предложить вашему вниманию не аргументы Бориса Сергеевича в подтверждение своей версии (коих за последние годы он назвал в интервью моим коллегам немало), а наше с ним интервью 15-летней давности. Такое ретро-путешествие по волнам памяти, аромату того времени и ярких моментах жизни в ту пору 60-летнего актера. Тогда еще был жив и купался в лучах славы Владислав Галкин, была жива-здорова вторая жена нашего героя Ирина Печерникова, а сам он был счастлив в третьем браке с киноведом Еленой Демидовой (к сожалению, нынче тоже покойной).
Итак…
ПРАПРАПРАВНУК КУТУЗОВА
— Борис Сергеевич, по материнской линии вы — прямой потомок знаменитого полководца Михаила Илларионовича Кутузова. Когда вы узнали про свои знаменитые дворянские корни?
— Я это знал еще мальчиком. Это не скрывалось, другое дело, что на эту тему в семье не говорили. Более подробно я узнал и стал об этом думать, когда закончил школу. Помню, перед самой своей смертью приезжал дедушка, и мы разговаривали с ним на эту тему.
— Вы у него не спрашивали, куда делись фамильные драгоценности и прочие несметные богатства?
— Спрашивал. Он ничего не ответил. У деда был старший брат Дмитрий Дмитриевич, который сразу после революции эмигрировал в Германию. Я думаю, он все вывез. А род-то был богатейший. Осталось невероятное количество зданий в Санкт-Петербурге — вдоль набережных примерно каждый третий дом принадлежал Голенищевым-Кутузовым. Это было масштабное семейство, имеющее сегодня разветвления по всему миру, и если посмотреть его генеалогическое древо, то на самом деле это не древо, а целая роща. Но после революции очень многие уехали, а многих просто расстреляли.
Мой дед был поручиком, служил в царской армии, воевал в Первую империалистическую войну. Когда грянула революция и встал ребром вопрос: уезжать или оставаться, он, я думаю, принял нелегкое решение остаться. Его не расстреляли, потому что он был прекрасный военный специалист, и новая власть в нем нуждалась. В Великую Отечественную войну дед стал начальником погранзаставы в звании младшего лейтенанта. Попал в плен. Дважды бежал. А когда в декабре 1945-го вернулся, вы, наверное, догадываетесь, каково ему пришлось. В страхе жила вся наша семья. Я мальчишка был, но я помню, что деда забирали несколько раз…
Боря с сестрой, начало 1950-х
Я родился в Ленинграде. Мой отец был сапожником, работал в артели, а поскольку во всех крупных городах все артели закрывали, в 1954 году наша семья переехала в Ригу. Моя мама (между прочим, семнадцатилетней девушкой в 1941-м она ушла на фронт санитаркой) до переезда работала старшей медицинской сестрой в больнице. Она была необычайно красивой, и не одно мужское сердце разбилось об эту красоту.
— Детство вы провели в послевоенной Латвии, где человек по фамилии Галкин заведомо считался оккупантом, где орудовали националистически настроенные молодежные группировки. Вас это коснулось?
— Еще бы! Бились с этими «молодчиками» и стенка на стенку, и один на один. Юность – она же еще не знает, что хорошо, что плохо. Но со временем я так увлекся спортом, что просто не было времени на всякую ерунду. Начинал с акробатики, гимнастики, потом был бокс, самбо. В 16 лет я даже был серебряным призером чемпионата Латвии по борьбе в легком весе среди мужчин. Попозже полтора года занимался карате.
— Решали дилемму: уйти в профессиональный спорт или заняться актерской карьерой?
— Если бы не поступил в Щукинское училище, скорее всего, я бы стал спортсменом.
— А сама идея стать актером откуда, если вы из спортзалов не вылезали?
— С 13 лет я вечерами подрабатывал осветителем в Доме культуры строителей. Там была Студия чтеца, которой руководил Константин Григорьевич Титов, выпускник Щукинского училища, ученик Вахтанговской школы. Он был из поколения Евгения Рубеновича Симонова, Юрия Васильевича Катина-Ярцева, Михаила Александровича Ульянова. И я пришел в его студию. Мы подготовили несколько поэтических программ, читали стихи Евтушенко, Вознесенского, Самойлова, Ахмадулиной, Друниной. И, несмотря на то что билеты были по 30 копеек, собирали полные залы. Это привело к тому, что, во-первых, я сам начал пробовать писать стихи, а во-вторых, решил поступать в Щукинское театральное училище.
— Родители не были против?
— Я очень свободолюбивый человек. И я благодарен родителям за то, что они предоставляли мне свободу выбора. Они приходили на концерты в наш ДК, слышали реакцию зала. И потом, когда ребенок отходит от улицы, постоянных синяков на физиономии, разбитых в драках кулаков и вдруг со сцены читает стихи, это на любых родителей произвело бы благоприятное впечатление. И мои мама с папой, конечно, были рады, что я поступил в театральный вуз.
МЕЧТАЛИ ОБ АКТЕРСКИХ ПОДВИГАХ И О СЛАВЕ
— Москву взяли штурмом?
— Ох, в молодости энергии было море, я весь просто полыхал, и мне хотелось куда-нибудь выплеснуть все, что бурлит в моем сердце и моей душе. Я думаю, что вот этот темперамент и азарт сразу впечатлили сначала приемную комиссию, а потом и моих педагогов.
У нас был очень сильный и талантливый курс и замечательная компания — Саша Кайдановский, Леня Филатов, Володя Качан, Иван Дыховичный, Ян Арлазоров, Ниночка Русланова. К сожалению, многих однокурсников уже нет в живых.
— Как проводили время в студенческую пору?
— У нас было замечательное место, куда мы часто ездили, — Старая пристань в Лужниках. Там мы купались, устраивали пикники, застолья, занимались экстримом — переплывали Москву-реку перед близко идущими пароходиками (за что нас речная милиция несколько раз забирала). (Смеется.) Все было. А так… Мы все мечтали о славе, узнаваемости, хотели быть редкими и неподражаемыми, и это желание не давало нам размениваться на всякие глупости. Начиная со второго курса мы уже делали самостоятельные спектакли. Леонид Филатов писал пьесы, мы их играли.
— Первая жена Александра Кайдановского — Ирина, говорила, что он жил так, чтобы сгореть. В результате три инфаркта, ранняя смерть…
— Саша — это «огонь, пылающий в сосуде». Он, конечно, был образованнейший человек. Мы тогда ни Булгакова, ни Гумилева, ни Бердяева толком не знали, а Кайдановский — знал.
Я считаю, это Божий промысел, что мы встретились. У нас был период, когда мы общались очень плотно. Не могу сказать, что были дружны, но мы были интересны друг другу. Еще он был абсолютно бесстрашный человек. Помню, мы с ним участвовали в одной потасовке на Рижском вокзале. Тогда он милиционеру врезал.
— За что?
— За то, что тот оскорбил даму — Нину Русланову. Саша ему сказал: «Извинись». Тот: «Что?!» Бум!!! И понеслось. Их было больше, и нас в результате, конечно, скрутили, и все сидели потом в «обезьяннике».
МИХАЛКОВУ ЖЕ НЕВОЗМОЖНО ОТКАЗАТЬ
— В «Энциклопедии кино» о вас написано, цитирую: «Старшее поколение знает Бориса Сергеевича как культовую фигуру советского кино и человека-легенду». Вы ощущаете себя человеком-легендой?
— Знаете, я отношусь к работе как к работе, поэтому мне очень трудно оценивать свои успехи или неуспехи. И если происходит нечто большее, чем просто сыгранная роль, как получилось с фильмами «В зоне особого внимания» и «Ответный ход», где я сыграл десантника Тарасова, — это, конечно, очень здорово! Ведь после их проката невероятно подскочил интерес к Воздушно-десантным войскам и молодые люди мечтали попасть служить в ВДВ. Никогда не забуду, как бывший командующий ВДВ генерал Подколзин, с которым мы случайно встретились на озере Глубокое в Псковской области, увидев меня, обнял как родного и сказал: «Эх, сынок, если бы ты знал, что ты для нас сделал!»
Кадр из фильма «В зоне особого внимания», 1977 год
— Признайтесь, власти отблагодарили вас за эту роль? Я имею в виду награды, звания, материальные блага…
— Да упаси Господи, ну что вы! Я у государства никогда не занимал. Фильм «В зоне особого внимания» получил Государственную премию, но не я. Да дело даже не в этом. Когда картина вышла, она многих раздражала, потому что обладала неким действительно реальным влиянием на сознание людей. Поэтому когда я представлял ее в поездках по стране, за мной долгое время ездили два сотрудника КГБ.
— С какой целью?
— С целью контролировать.
— Вы серьезно? А что такого вы могли сделать антигосударственного?
— Мог поднять народ на «возмущение», на «революцию». Шутка! Правда, бывало, когда я входил в зрительный зал перед показом фильма, публика вставала, и были сумасшедшие овации. И каждому моему слову, произнесенному со сцены, люди верили.
— В вашей фильмографии есть две ленты Никиты Михалкова, где вы снялись в совсем крошечных эпизодах. Согласились потому что это Михалков?
— Во-первых, мы знакомы со студенческих лет. А во-вторых, Никите же было невозможно отказать! Это же такая «зараза» и «провокатор», его обаяние действует, как гипноз. (Смеется.) Бывало, встретимся, Никита говорит: «Галкин – ты классный артист! Мне так хочется тебя снимать…» Ну, невозможно… «Есть работа, старичок, только ты это можешь сделать!» Спрашиваю: что, мол, надо-то делать? «Представляешь, начало кино. Всадник скачет и кричит: «Мир, труд, свобода, равенство, братство, счастье!» Потом он вылетает из седла, лошадь его тащит по пашне, он спиной колотится об землю, обнимает лошадь, целует ее..». Помню, во время одного из дублей лошадь метров 25 меня тащила. Это был кадр! Оператор Паша Лебешев кричал: «Ну почему я не снимал!» А в «Свой среди чужих…» вошел единственный дубль, где лошадка меня тащит метров семь максимум.
Б. Галкин в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих», 1974 год
В «Рабе любви» было тоже самое. Михалков остановил как-то в коридоре «Мосфильма»: «Галкин, есть классный эпизод. Только ты это можешь сделать, только ты!» Спрашиваю: что за эпизод? «Старичок, там революционера хватают в кинотеатре, потом его ведут, а он такой трогательный, с кульком яблок, понять не может, что произошло». «Ну, а дальше что?» «А дальше его физиономией витрину разбивают», – говорит Никита и хохочет.
Но во время съемок я немного схитрил: под перчатку вкладывал свинцовую пластину. Когда меня бросали, я вначале ладонью разбивал витрину, долю секунды выдерживал паузу, пока упадут осколки, потом уже сам влетал в проем. И так два дубля!
«НЕ ВЫПИВАЕТ, ЗНАЧИТ, СТУКАЧ»
— Это правда, что вы принципиально обходились без дублеров-каскадеров и все трюки выполняли сами?
— Как правило, да. В «Ответном ходе» я не прыгал с парашютом и не выходил в воду из торпедного аппарата подводной лодки, потому что мне запретили режиссеры. Самое опасное, что я сделал – выпрыгнул из вертолета с высоты порядка 7-8 метров в снег на съемках картины «Гражданин Лешка». Почему было опасно? Потому что кругом лесопилка, валят лес, и шансы «приземлиться» на пень или недорубленное деревце были достаточно высоки. В картине Володи Хотиненко «Рой» я скатываюсь с очень крутого склона под углом градусов 45. Думаю, что каскадер этого бы не сделал. Он прыгнет с пятиэтажного дома или с пятнадцатиметровой высоты в воду (хотя я тоже прыгну), но тут нужно особое умение группироваться и тренированный вестибулярный аппарат, а я занимался акробатикой и знаю, как это делать. Когда я сделал первый дубль, вся съемочная группа свистела и хлопала в ладоши, потому что даже со стороны это выглядело страшно.
— Как вы встретили внезапно свалившуюся популярность, о которой мечтали, будучи студентом?
— Поначалу было смущение, я ощущал себя не очень комфортно. А потом я понял, что это тоже работа. Когда появились поклонницы, стали пачками приходить письма с объяснениями в любви, начались звонки с просьбой о встрече, я был уже женат, поэтому быстро нашел способы как деликатно их «отбрить», что называется. К счастью, среди них не было особо навязчивых.
— Какой самый невероятный слух вы про себя слышали?
— Когда я пришел в театр «На Таганке», года через три пошли какие-то странные слухи. Во-первых, я не выпивал в то время вообще. «Не выпивает, а 24 часа в сутки торчит в театре, значит, стукач!» К тому же, мол, «странно»: играл в театре Сатиры главные роли и вдруг добровольно ушел в диссидентствующую труппу…
— Кстати, почему вы ушли из театра Сатиры?
— Оказалось, что это не мой театр. Хотя я очень благодарен судьбе за то, что моими партнерами были Анатолий Дмитриевич Папанов, Татьяна Ивановна Пельтцер, Борис Кузьмич Новиков, Вера Кузьминична Васильева, Ниночка Корниенко… Но любил-то я театр «На Таганке».
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
— Известно, что вы были женаты на популярной актрисе Ирине Печерниковой. А вот о своей нынешней супруге Елене вы почти не рассказываете. Как вы познакомились?
— Это было на Дальнем Севере, в Архангельской области, на съемках фильма «Матвеева радость» лет 35 назад. Вся съемочная группа, мужчины и женщины, жили в одной избе, нас разделяла лишь русская печка и занавеска. Помню, я приехал поздно ночью, утром просыпаюсь и вижу за занавеской женские руки необычайной красоты, вырезающие что-то из картона, из газет, потом появляется карандаш. Любуюсь этим «танцем рук» и думаю: как бы лицо увидеть? Сваливаюсь с кровати… и мы встретились глазами с Леной. Она работала художником-декоратором на этой картине. Вот с этого момента возник интерес, и дальше мы стали общаться. Полгода узнавали друг друга. А потом поженились.
— Как завоевывали будущую супругу?
— Там же, в Архангельске, это была уже осень, первые числа сентября, мы сидим на бережку, и я говорю: «Ну вот что для тебя сделать?» И вдруг Лена спрашивает: «А ты бы смог ради меня переплыть Северную Двину?» Раздеваюсь — и в воду. Вернулся я, наверное, часов через пять. Лена была в шоке — она даже представить не могла, что я сейчас буду Двину переплывать! Говорит: «Я, конечно, все понимаю, но, когда твоя голова скрылась из виду, мне уже было плохо». Но этот поступок ее покорил.
Кстати, недавно я совершил примерно такой же отчаянный поступок. Мы гостили на Байкале — на фестивале Коли Бурляева «Золотой витязь». Гуляли вдоль озера и вдруг заметили, что метрах в сорока от берега на волнах покачивается полиэтиленовая бутылка. Рядом пирс, три кораблика прогулочных, и ветерок эту бутылку несет все дальше и дальше. Лена говорит: «Как отвратительно! Ну что за люди — обязательно нужно намусорить!» Я тут же раздеваюсь и поплыл. Я — за бутылкой, она — от меня. А температура воды плюс семь — это круче, чем на Северной Двине. Плыву и вижу, как на палубе одного из пароходов собралась толпа, недоумевающая, откуда взялся этот ненормальный охотник за бутылкой. Когда я ее догнал, все, конечно, аплодировали. Потом начальник офицерского клуба, полковник, мне признался, что больше всего опасался пропустить момент, когда я начну пускать пузыри, чтобы успеть спасти.
С женой Еленой Демидовой
ЗАПОВЕДИ БОРИСА ГАЛКИНА
— В вашей системе нравственных ценностей что на первом месте?
— Василий Макарович Шукшин говорил: «Нравственность есть правда. Все остальное — ложь». И я над этой простой мыслью задумывался часто. И пришел к выводу, что не нужно придумывать велосипед, нужно стремиться к исполнению десяти заповедей Христовых. Это очень сложно, это большой труд, мы, конечно, все грешны, потому что много искушений вокруг.
— По-вашему, самая сложная заповедь какая?
— Наверное, «не унывай».
— Почему?
— Потому что пожалеть себя любит и хочет каждый. Каждому чего-то в этой жизни не хватает: кому-то — еще одного футбольного клуба, второму — еще одного миллиарда, а третьему — просто куска хлеба. А четвертому, который драит полы в храме и каждый день благодарит Создателя за то, что он ему дал возможность жить и служить, всего хватает. То, что чувство меры человек не соблюдает, в первую очередь, по отношению к самому себе, — это совершенно определенно. В результате нас, как колпаком, накрывают уныние, неудовлетворенность, раздражение. И отсюда вытекает множество последующих грехов. Мы можем возненавидеть и оскорбить близкого человека, возжелать жену ближнего своего и дом его, и так далее.
— В начале 90-х вы взяли кредит в банке и сняли аж четыре картины. Рискованный шаг для того перестроечного времени бешеной инфляции и пустующих кинотеатров!
— Рискованный. Тем более что я взял ни мало ни много два миллиона двести тысяч долларов — таков был бюджет картин. Фильм «Помнишь запах сирени?», снятый по рассказам моей жены Елены, был представлен на международном кинорынке в Ялте в 1992 году. После просмотра, на котором присутствовало 350 профессионалов-прокатчиков и директоров кинотеатров, все долго аплодировали. Я сказал жене: «Ленка, мы победили!» Лена спросила: «Почему?» «Как правило, профессионалы не аплодируют!» — ответил я. Выхожу в коридор — все потрясены, говорят комплименты. Мой друг Анатолий Тесля, директор огромного кинотеатра на полторы тысячи мест в Донецке, обнял меня, уронил скупую мужскую слезу: «Родной мой, ты попал в самое сердце!» Я спросил: «Понравилось?» «Да!» «Покупаешь?» «Нет, Боря, не покупаю. Я только что купил пять американских фильмов». «А ты их видел?», — спрашиваю. «Нет, не видел…» И мы расстались с Толей навсегда. Потому что он предал не меня, а себя, свои впечатления и убеждения.
И, к огромному сожалению, предавали все так называемые «свои». Конечно, я был в шоке. Мне ничего не оставалось, как взять свои фильмы и поехать по стране, потому что мне надо было отдавать кредит. И я заработал на премьерных показах, путешествуя по городам России. Невероятно, но практически все показы проходили с аншлагами. Параллельно в кинотеатрах шли американские боевики, где было ползала максимум.
У ВЛАДА БОЛЬШОЕ БУДУЩЕЕ
— Восьмилетнего Владика Галкина бабушка привела на пробы «Приключений Тома Сойера и Гекльберри Финна» чуть ли не тайком от вас. Неужели вы были против, чтобы сын пошел по вашим стопам?
— Вовсе нет. Когда он начал сниматься, я переживал по другому поводу. Во-первых, из него мог получиться выдающийся спортсмен, в этом я не сомневаюсь ни капли. Он занимался боксом и легкой атлетикой. Стометровку бегал за 11, 2 секунды — это норматив мастера спорта. Во-вторых, он мог бы стать хорошим художником или дизайнером. Его нынешняя квартира — это просто произведение искусства. У него воображение художника. А когда он начал сниматься в кино, я испугался, что режиссеры будут эксплуатировать его детское обаяние, а потом может случиться так, что он повзрослеет и не будет востребован как артист. Таких историй много. Но когда в одиннадцать лет Влад снялся в фильме «Этот негодяй Сидоров», я сказал: «Знаешь, Влад, по-моему, ты будешь очень большим артистом!» Он посмотрел на меня с радостью, глаза загорелись, и очень по-взрослому ответил: «Спасибо, папа».
— Как оцениваете нынешнее творчество Галкина-младшего?
— Он настоящий актер. Мне очень нравится, как Влад сыграл в фильмах «В августе 44-го», «По ту сторону волков», «Мастер и Маргарита», «Дальнобойщики». Он работает честно, нигде не повторяется, поэтому аудитория его почитателей огромна.
Федя Стуков и Владик Галкин (справа) в фильме «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», 1981 г.
— У Бориса Галкина есть недостатки?
— Ленюсь… (Смеется.) Еще курю.
— Насколько я понял, тема алкоголя для вас не актуальна.
— Ну, конечно, были «заводы» в жизни. Это время – после «Таганки», но этот период недолго длился.
— С чем это было связано?
— С сердечными муками, скажем так. «Камин затоплю. Буду пить. Хорошо бы собаку купить…», как у Бунина. Расставание с театром я очень глубоко переживал. А ушел потому, что почувствовал: умерла та атмосфера, всегда свойственная «Таганке». Мы жили единым духом, сплоченной командой. Сегодня ты играешь массовку, завтра – спектакль, и так 24 дня в месяц. Театр действительно был нашим домом. Потом что-то сломалось в этом единстве. Поэтому я ушел и поступил на Высшие режиссерские курсы к Андрею Александровичу Гончарову.
— Это правда, что вы постоянно поддерживаете форму, бегаете по утрам?
— Стараюсь. Ледяной душ два раза в день. Если есть возможность, плаваю в бассейне. Каждое утро стараюсь так себя внутренне собрать, чтобы прожить день максимально плодотворно.